Доклад Громбчевского в академии ГШ — различия между версиями

Текущая версия на 15:04, 7 декабря 2010

ДОКЛАД подполковника ГРОМБЧЕВСКОГО, читанный в Николаевской Академии Генерального Штаба 14 марта 1891 г.

Англо-русским соглашением 1872–73 г. условлено было между обоими государствами, что влияние России не должно распространяться на левый берег Пянджа, а влияние Англии — на правый. Соглашение это в 1883 г. нарушено было англичанами, которые побудили афганцев занять Шугнан, Рушан и Вахан, т.е. памирские ханства, при чем сфера влияния Афганистана распространилась далеко на правый берег Пянджа и достигла до окраин Памира. Министерство иностранных дел, хотя и опротестовало столь существенное нарушение договора, но, в виду политических событий того времени, английское правительство нашло возможным не удовлетворить законных требований нашего министерства и занятые провинции остались во власти Афганистана.

Осенью 1888 г. разразились события, хорошо памятные всем интересующимся судьбою Средней Азии. События эти поразили своею неожиданностью и доказали наглядно непрочность и отсутствие внутренней связи в таком сильном, по-видимому, государстве, как Афганистан. Если бы не великодушие и беспримерное в летописях бескорыстие России — весь Северный Афганистан вошел бы в состав империи и Россия встала бы твердою ногою на Гиндукуше. Оплот, воздвигнутый англичанами против России и поддерживаемый ценою громадных материальных затрат, а именно, выдачею 1200000 рупий ежегодной субсидии, рушился было сам собой, а занятие Северного Афганистана и непосредственное соседство с Индией причиняло бы не мало забот и горя ост-индскому правительству.

Дело в том, что наместник Северного Афганистана Исхак-хан, двоюродный брат эмира Абдурахмана, отложился и просил защиты и покровительства у Белого Царя. Преданные эмиру войска бежали, очистив весь Северный Афганистан. События эти застали англичан врасплох и следовали так быстро, что уже в ноябре 1888 г. в памирских ханствах и Бадахшане водворились законные владетели, а в Мазар-и-Шерифе воссел Исхак-хан. Все это случилось в течении одного месяца и совпало с пребыванием моим в Канджуте. Происшествия эти чрезвычайно подняли престиж России и усилили естественную к нам симпатию средне-азиатских народов. Для пояснения насколько симпатия эта сильна, я позволю себе привести несколько случаев, подтвержденных официальными письмами и документами.

Уезжая из Канджута, я оставлял хана серьезно больным. Тем не менее, он принял меня во дворце и в торжественной прощальной аудиенции, в присутствии сановников страны и послов из Гилгита, поручил мне довести до сведения ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, что он просит принять его и страну в подданство России. Сафдер-Али-хан, показывая мне письмо к нему Вице-Короля Индии, между прочим, сказал: "Вот письмо, в котором он обещает сделать страну мою арсеналом и казнохранилищем Индии (т. е. переполнить оружием и деньгами). Я ненавижу англичан и прогнал посланцев. Я знаю, англичане будут мстить мне за это, но я не боюсь их, ибо прислонился к скале, на которой незыблемо стоит Великий Белый Царь". Дальше он просил снабдить его хотя бы двумя горными орудиямм и сотнею берданок, обещая никогда не допустить в страну свою англичан. Речь свою правитель Канджута закончил словами: "я молюсь о здравии Белого Царя, моего Великого Покровителя" и, повернувшись к западу, сотворил молитву вместе со всеми присутствовавшими.

Заявление это поставило меня в крайне затруднительное положение. Я посетил Канджут с научною целью, не имея никакой политической миссии и не знал, что ответить хану, избалованному предложениями и ухаживаниями англичан. Поэтому, подтвердив еще раз о совершенно частном характере моего посещения, посоветовал хану обратиться к ИМПЕРАТОРСКОМУ российскому консулу в Кашгарии. Сафдер-Али-хан снарядил в Кашгарию посольство, снабдив посла собственноручными письмами к консулу, туркестанскому генерал-губернатору и министру иностранных дел. Послу поручено было дойти, по крайней мере, до Ташкента и вручить лично письма генерал-губернатору, но консул наш в Кашгаре задержал его, письма отобрал, а самого в Ташкент не пустил. О дальнейшей участи ходатайства Сафдер-Али-хана достоверных сведений не имею. Кажется, письма отправлены были в азиатский департамент министерства иностранных дел, правитель же Канджута не был даже почтен ответом. По-видимому, такая же участь постигла и письмо Сафдер-Али-хана ко мне от 30 августа 1888 г., в котором он, узнав о Тезоименитстве ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, просит довести до сведения ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА о его беспредельной преданности, при чем, между прочим, пишет: "Узнав о высокоторжественном дне, который празднуют все подданные Великого Белого Царя, я с моим народом надел новые платья и отпраздновал этот день настолько торжественно, насколько позволили то средства моей бедной страны. У меня одна только пушечка и я приказал стрелять из неё во славу Великого Государя".

В 1889 г. в рушанском селении Сарез я приятно удивлен был симпатиею населения к русским. Жители называли себя не иначе как подданными Белого Царя и новое занятие Рушана афганскими войсками объясняли тем, что русские войска далеко и не могли подоспеть во время, чтобы прогнать афганцев. В день прибытия экспедиции в Сарез, явились ко мне старики и привели связанным вновь назначенного афганцами сельского старшину, прося примерно наказать его [5] за то, что он заставляет их подчиняться „дузам“, т. е., ворам (другой клички здесь для афганцев не существует). Я поспешил освободить старшину и одарил его халатом, а старикам объяснил значение русской поговорки: „До Бога высоко, до Царя далеко“. . .

Бывали случаи, когда правители памирских ханств подвергались самым жестоким наказаниям за симпатии, оказанным русским. Так, например, правитель Шугнана, Юсуф-Али-хан, казнен был эмиром Абдурахман-ханом за гостеприимство, оказанное им русскому путешественнику доктору Регелю. Правитель Вахана, Али-Мордан-Ша, принял у себя экспедицию капитана Путяты и, опасаясь участи постигшей Юсуф-Али-хана, бежал в Читрал, где скитается по настоящее время. Тем не менее, симпатии его к нам не уменьшились и в 1888 г., выбравшись из Канджута на Памир, я получил письмо от правителя Вахана, Али-Мордан-Ша, в котором он сообщал о бегстве афганцев и водворении своем на прародительском престоле, выражал искреннее желание служить России и приглашал меня в страну свою, обещая препроводить в Шугнан и ручаясь за полную мою безопасность. Письмо это получено было мною в первых числах октября, т.е. немедленно после выхода из Канджута, когда все денежные ресурсы экспедиции заключались в 37 металлических рублях. Кроме того, у меня не осталось ничего из подарочных вещей, а также погибли почти все лошади, как лично мои, так и казачьи. Идти в Вахан и дальше через Шугнан и Бадахшан в Бухару пешком, без денег и необходимых в Средней Азии подарков — не позволяло мне чувство национального достоинства. Я направился в Кашгар, предполагая занять деньги в консульстве, приобрести лошадей и кое-что из подарочных вещей и, снарядившись заново, через, Памир проникнуть в Вахан. В Кашгаре я встретил самый радушный и сердечный прием в семье консула Н.Ф. Петровского, который, снабдив меня всем необходимым для перехода зимою через Тянь-Шань в Ферганскую область, однако категорически отклонил предполагаемую поездку в Вахан, ссылаясь на отсутствие разрешения со стороны министерства иностранных дел.

В 1889 году, не имея возможности проникнуть в Кафиристан со стороны Бадахшана, я решил попытаться пройти туда через Читрал и, с этою целью, снарядил нарочного с письмом к Амоны-уль-Мульку, в котором просил пропустить меня в Кафиристан, хотя бы в сопровождении одного из слуг, при чем в вознаграждение предлагал все, что ему понравится из имущества экспедиции. Отослав письмо, я оставил экспедицию на верховьях р. Аксу и, в сопровождении 3 казаков, перешел на истоки р. Вахандарьи с целью исследовать перевал Хударгурт (Сухсурават), ведущий в Читрал и Ясин. Экскурсия эта была очень рискованна, так как приходилось пройти в виду урочища Лянгар, где стоял афганский пост. Благодаря сильной метели нам удалось пройти мимо Лянгара незамеченными, но та же метель занесла следы тропинки и нагромоздила такие массы снега, что перевалить через перевал нам не удалось. Тем не менее, положение перевалов Хударгурт и Келендж (Иршоод) в Канджут — определено точно. На обратном пути нам пришлось остановиться на ночлег так близко от афганского поста, что мы ясно слышали ржание лошадей и оклики часовых. Миновав на рассвете пост, мы вышли на большую дорогу в Бозай-и-Гумбез и на четвертые сутки вернулись к экспедиции. Вскоре прибыл посланец мой из Читрала и привез письмо от Сарвар-уль-Мулька, правителя Мастуджа, который, между прочим, пишет: "Именем отца моего извещаю вас, что страна моя переполнена англичанами, которые следят за каждым шагом моим. Поэтому пропустить вас в страну Сиахнушей никак невозможно. Вы пишете:

— "пропустите меня с одним или двумя слугами; какой вред могу я причинить вашей родине, придя одиноким?" Вы не знаете, чего требуете. Как стадо овец бежит в беспорядке при виде одного волка, так ференги боятся одного русского. Как могу я защитить вас от ваших злейших врагов, которые, говорю вам, переполняют страну мою? А в случае несчастья с вами, что отвечать мне Белому Царю?" Письмо это интересно тем, что написано правителем страны, не имевшим никаких сношений с Россией и, наоборот, получающим в течение многих лет субсидию от ост-индского правительства.

Когда мы подошли к границам Рушана, то правитель его, Сеид-Акбар-Ша, прислал ко мне письмо следующего содержания: "Завоевателю мира, подобному орлу, великому господину. Да будет вам, владетелю вселенной, оказывающему помощь, известно, что до настоящего времени я страну мою считал входящею в состав владений Великого Белого Царя, теперь же явились сюда воры-грабители и овладели половиною моих владений. Раньше этого времени о положении моем я отправил донесение к слугам Великого Государя, но ответа еще не получил. Докладывая вам о положении дел, высказываю надежду, что страна моя будет принята под покровительство Великого Белого Царя, воры же убегут и перестанут разорять мою родину. О последующих событиях буду извещать вас своевременно. Пока Рушан находится в моих руках — считайте эту провинцию своими владениями. Что могу я еще добавить к высказанному?" К письму приложена печать: Сеид—Махомет-Акбар-хана сына Сеид-Эмир-хана.

Вслед за сим получилось второе письмо от правителя Шугнана, в котором он, между прочим, пишет: "осведомившись о желании вашем пройти в Кафиристан, докладываю, что дороги чрез Шугнан охвачены железным кольцом афганцами и все находятся в их руках. Дорога по ущелью р. Бартанг на Памир, вследствие обвала балконов и разлива реки, представляет серьезную опасность и едва ли проходима даже для пешеходов. Не подумайте, что я хочу воспретить вам проход по р. Бартанг! Дорога эта в вашем распоряжении, я же докладываю об ожидающих вас трудностях".

Подлинники всех только что прочитанных писем частью сданы в министерство иностранных дел, частью же хранятся в географическом обществе и у меня.

Вот, в общем, характер отношений к нам, русским, правителей самых диких и разбойничьих племен, какие еще сохранились в дебрях Центральной Азии. К этому не лишним считаю добавить, что явился я в Канджут в сопровождении 4-х казаков и не имел возможности прельстить хана ни щедростью, ни подарками, так как все средства экспедиции заключались в 2000 кр. р., отпущенных мне географическим обществом, да в 300 р. золотом, подаренных экспедиции министром ИМПЕРАТОРСКОГО Двора, графом И. И. Воронцовым-Дашковым.

Для характеристики народных чувств сообщу теперь об отношении канджутцев к англичанам. За два года до меня посетил Канджут полковник Локхарт. Он явился в Канджут со стороны Гилгита, прошел всю страну с юга на север и спустился в Вахан, откуда чрез Читрал вернулся в Индию. Долго длились переговоры с отцом нынешнего правителя Канджута, Газан-ханом, о пропуске полковника Локхарта, который, за пропуск через страну, предлагал солидную сумму денег, но требовал заложников, которые гарантировали бы жизнь и безопасность экспедиции. Наконец сделка состоялась. Младший сын хана и сын визиря отправились в Гилгит, в качестве заложников, и оставались там под стражей все время, пока полковник Локхарт находился в пределах Канджута. Английская экспедиция вступила в страну в сопровождении значительного конвоя и сотен носильщиков. Я видел список подарков, поднесенных английским офицером правителю страны, его сыновьям и сановникам. Подарки эти, преимущественно: деньгами, оружием, парчою и сукном, по самой скромной оценке, превысили сумму в 30 тысяч рупий. Тем не менее, не смотря на заложников, не смотря на то, что полковник Локхарт сыпал деньгами щедрою рукою, стараясь угодить всем и каждому, Газан-хан приказал ловить носильщиков экспедиции и 18 человек из них продал в рабство киргизам Памира, сарыкольцам и проч. Пока английская экспедиция находилась в пределах Канджута, полковник Локхарт, по-видимому, не рисковал протестовать против захвата в плен его людей, но из Вахана он написал письмо правителю страны, в котором просит выдать захваченных людей, при чем пишет: "Ради достоинства Великобритании я заплачу за них сколько пожелаете". Газан-хан однако выдать людей не согласился и гордо ответил: "Ради моего достоинства я продам их тем, кому пожелаю". Оскорбление это было далеко не единственным. Населению разрешено было воровать у экспедиции все, что удавалось, брать за съестные продукты неимоверные цены (мука продавалась на вес серебра) и т. д. Сафдер-Али-хан, рассказывая мне о пребывании английской экспедиции, прибавил: "лорд Локхарт выбрался от нас вот так", при этом хан показал мне средний палец, предварительно пососав его, что должно было означать, что полковник Локхарт ушел только с жизнью, лишившись всего имущества. Казалось бы, что раз экспедиция выбралась из пределов Канджута, все перенесенные оскорбления могли быть вымещены на заложниках. Однако политика заставила подавить чувство естественной и вполне справедливой злобы, и заложники, щедро одаренные, возвратились спокойно на родину, а несчастные носильщики предоставлены были собственной судьбе.

Газан-хан не долго пользовался богатыми подарками английской экспедиции. Население не простило ему пропуска чрез страну людей, которых оно считает естественными и злейшими своими врагами. В стране образовалась сильная партия недовольных, во главе которой встал старший сын Газан-хана и нынешний визир Даду. Заговор созрел и Газан-хан убит был выстрелами из дома Сафдер-Али-хана в тот момент, когда он проезжал из загородного сада во дворец. Сафдер-Али-хан, вступив на престол, официально сообщил китайским властям в Кашгаре, что отец его убит им за то, что пропустил чрез страну англичан.

Вышеизложенные факты настолько характерны, насколько ясно свидетельствуют о чувствах народа к англичанам и к русским, что всякие комментарии к этому считаю излишними.

Резюмируя все вышеизложенное нельзя не признать, что политические события в этом отдаленном углу Центральной Азии складывались для нас в конце 1888 г. весьма благоприятно. К сожалению, мы не пожелали ими воспользоваться и дали англичанам возможность не только оправиться, но и значительно расширить сферу своего влияния.

Так ость-индское правительство, сознавая непрочность Афганистана, решило не только укрепиться на южных склонах Гиндукуша, но и захватить в свои руки все, что, удастся, к северу от этого горного хребта.

Обратное завоевание Северного Афганистана закончено было к половине июля 1889 г., при чем вновь захвачены были и все памирские ханства. Завоевание это сопровождалось невероятными зверствами. Казни производились ежедневно. Деревни, заподозренные в сочувствии к Сеид-Акбар-Ша, выжигались, а поля вытравлялись лошадьми. Все девушки и более красивые женщины в стране были отобраны и частью отправлены к эмиру Абдурахману, частью же розданы войскам в жены и наложницы. Из Шугнана набрано 600 человек мальчиков в возрасте от 7–14 лет, детей более влиятельных родителей; мальчики эти отправлены были в Кабул на воспитание. Население изнемогало под афганским гнетом, а в перспективе ожидался голод и связанные с ним бедствия. Вообще эмир Абдурахман в жестокости превзошел всякие границы. Так например, родственники бывшего командующего войсками в Шугнане и Вахане — Джарнейля-Сеид-Али-хаиа, перешедшего на сторону Исхак-хана, подверглись следующему наказанию: мужчинам выколоты были оба глаза, а женщинам по одному, чтобы они могли работать и кормить отцов и мужей, и все они сосланы на жительство в разоренный Шугнан. Одного же из подчиненных Сеид-Али-хану командиров полка привязали за шею так, что он не мог ни лечь, ни сесть, а приставленные часовые ударами палки по голове будили несчастного, если он вздремнет стоя. Кормили его сухою и сильно соленою пищею, когда же он, изнемогая от жажды, просил пить — подавали воду, настоянную на табаке, которая производила сильную рвоту. В этом виде его обвозили по городам Бадахшана, выставляя на показ народу.

Англичанам, для того, чтобы укрепиться на южных склонах Гиндукуша, потребовалось подчинить своей власти Канджут и ввести английский гарнизон в Читрал. В виду этого летом со стороны Гилгита снаряжена была экспедиция в Канджут. Сафдер-Али-хан отказался было пропустить англичан, но к границам двинут был 12 тысячный корпус кашмирских войск и англичане, угрожая войною, настойчиво требовали пропуска. Пришлось экспедицию принять в Бальтите, но дальше в глубь страны она все-таки не была пропущена. Тем не менее, английскому агенту удалось заключить договор, на основании которого владетель Канджута за ежегодную субсидию в 15000 рупий встал к ост-нидскому правительству в такие же отношения, в каких находятся к нему и другие вассальные ханства сев. Индии. Сафдер-Али-хан, сообщив мне письмом о договоре, горько жаловался на старшин своих, которые, будучи подкуплены англичанами, отказались драться и променяли родину на золото. Насколько вновь заключенный с Англией договор непрочен можно судить из того, что после подписания договора, канджутский хан два раза письмами приглашал меня посетить его, а капитан Янгхазбенд с нескрываемой злостью рассказывал мне летом 1890 г. в Яркенде, что канджутский хан, подписав договор и получив субсидию, на приглашение Янгхазбенда посетить Иидию ответил: "Я и мой Великий Покровитель ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР III — мы в Индию не ездим“.

Правитель Читрала отказался допустить английский гарнизон в пределы ханства; тогда эмир Абдурахман-хан объявляет войну Читралу и двигает к границам его войска, освободившиеся после занятия Шугнана. Правитель Читрала, не имея возможности бороться с сильным афганским эмиром, просит защиты у англичан. Ост-индское правительство предлагает эмиру Абдурахман-хану прекратить готовившиеся было военные действия только после того, когда в Мастудже, на истоках Читральской реки, выстроено было англичанами укрепление. В вознаграждение за расходы эмиру предоставлено было завоевать Кафиристан. Удалось ли это предприятие афганцам — сведений не имею, но генерал-губернатор Северного Афганистана, в письме ко мне от половины Сентября 1880 г., называет Кафиристан провинцией Афганистана. Таким образом, осенью 1889 года, т. е. ровно год спустя после изложенных выше событий, англичанам не только удалось подчинить своему влиянию отложившиеся было области, но и завладеть Читралом, Канджутом, а может быть и Кафиристаном. Одновременно с этим англичанам, как известно, удалось прочно укрепиться в Кашмире, магараджа которого, под предлогом неумения вести финансы страны, удален от управления, а делами в настоящее время управляет совет из 8 членов под председательством английского резидента в Кашмире полковник Nisbet'а. В совете этом только 4 члена кашмирцы, а остальные англичане, при чем двое из кашмирцев — близкие родственники устраненного кашмирскаго магараджи и претенденты на престол, а следовательно люди, заискивающие пред англичанами.

Покончив с Кашмиром, англичане перешли на северные склоны Гималаев и заняли укрепление Шахидулла-Ходжу, пункт очень важный потому, что к укреплению этому сходятся все торговые дороги из Кашмира в Китай и, кроме того, правительство, владеющее этим укреплением, овладевает вместе с тем громадным, годным к культуре и некогда густо населенным бассейном реки Раскемдарьи.

История занятия Шахидулла-Ходжи настолько поучительна и так рельефно обрисовывает политику англичан в Азии, что я изложу ее подробно.

Осенью 1888 г., во время пребывания моего в Канджуте, Сафдер-Али-хан снарядил сильную разбойнячью шайку и под начальством одного из канджутских старшин, некоего Махомнд-Сахи, отправил на верховья реки Раскемдарьи с целью ограбления торговых караванов, следующих из Китая в Кашмир. Канджутцы подошли скрытно к Шахидулла-Ходже и дознавшись, что выше нынешнего укрепления находится богатый торговый караван, ночью напали на торговцев, но, встретив сильный отпор, как со стороны торговцев и погонщиков каравана, так и со стороны местных киргиз, отступили с уроном. Виновниками неудачи канджутцы сочли местных киргиз, заподозрив их не без основания в том, что киргизы предупредили торговцев о готовящемся нападении и помешали капджутцам напасть на караван врасплох. В виду этого они напали на стоявший в стороне киргизский аул и захватили в плен 21 человек со всем имуществом, а также больше 1000 голов разного скота. Киргизы не посмели преследовать разбойников, которые с богатого добычею благополучно вернулись домой. Родственники заполоненных направились было к китайским властям в Яркенде и Кашгаре с просьбою заставить канджутцев возвратить хотя бы захваченных в плен людей, но получили полный отказ в содействии. Тогда они снарядили посольство к Сафдер-Али-хану, который, оставив скот и имущество киргизов себе, согласился выдать людей за выкуп в 21 ямбу серебра (около 2500 рублей). Выкуп киргизы внесли, заполоненные люди были возвращены и дело это кануло бы в вечность, как и масса других разбойничьих проделок канджутцев, если бы в него не вмешался английский комиссар в Ладакхе.

В Шахидулла-Ходже проживает негласный английский агент низшего разряда афганец Джаль-Магомед-хан. Агент этот получил письмо от английского комиссара в Ладакхе, в котором последний рекомендует киргизам Сары-Кии еще раз обратится к китайским властям с просьбою взыскать с канджутцев ограбленное имущество, а в случае отказа китайцев удовлетворить эту просьбу, обратиться с жалобою к нему, английскому комиссару, при чем обещал полное свое содействие и помощь. Письмо это предъявлено было киргизам, которые немедленно направились с жалобою в Яркенд. Китайские власти отказали безусловно в содействии своем к возвращению ограбленного имущества. Тогда пострадавшие направились в Ладакх и принесли английскому комиссару письменное прошение, за подписями и печатями всех киргиз, в котором просили защитить их от канджутцев. Прошение это развязывало англичанам руки, как по отношению к китайцам, так и в особенности — канджутцам. Киргизы получили щедрое пособие, а ост-индское правительство обратилось с официальным требованием в Пекин — обуздать, подвластный в то время Китаю, Канджут и принять меры к прекращению беспорядков на большой караванной дороге из Кашгарии в Кашмир, так как грабежи канджутцев вредят сильно торговым интересам Англии. Из Пекина последовал запрос местным властям в Кашгарии, которые поспешили ответить, что канджутцы - разбойничье племя, подчиненное Китаю номинально, а нападение на торговый караван и киргиз совершено далеко вне последнего китайского караула, а следовательно и вне пределов Кашгарии. Ответ этот сообщен был из Пекина ост-индскому правительству, которое снарядило экспедицию под начальством капитана Янгхазбенд для занятия местностей, от которых отказывались китайцы. Начальнику экспедиции поручено было восстановить укрепление в Шахидулла-ходже, занять его кашмирским гарнизоном и принять в подданство местных киргиз.

О всем вышеизложенном я доносил год тому назад, при чем высказывал предположение, что англичане, не встретив противодействия, не остановятся на этих успехах и попытаются влияние свое распространить на Памир, т.е. к самым границам России. К сожалению, предположениям этим суждено было оправдаться скорее, чем я думал.

Летом 1890 г., исследуя среднее течение реки Яркенд, я узнал, что в Яркенд прибыла большая английская экспедиция под начальством капитана Янгхазбенда. Офицер этот известен своей смелой поездкой из Пекина, чрез весь Китай в Яркенд и дальше чрез Мустагский хребет в Кашмир (в 1887 г.), и заключением договора с правителем Канджута (в 1889 г.). Для меня стало очевидным, что столь опытный агент командирован был английским правительством, для выполнения важных, предначертаний. Поэтому, закончив работы, я поспешил в Яркенд, где застал англичан в разгаре переговоров с местными китайскими властями. Что переговоры с китайскими властями должны были вестись совершенно секретно, подтверждается тем обстоятельством, что капитан Янгхазбенд, не доверяя скромности переводчиков из туземцев, привез с собою переводчика англичанина, а секретарем — китайца, родившегося в Индии. Тем не менее, при некотором умении ладить с китайцами, мне не трудно было узнать, что цель переговоров состояла в разделении Памира между Афганистаном и Китаем. Яркендский амбань лично мне рассказывал, что приезд Янгхазбенда совпал с активным движением афганцев, которые летом 1890 г. напали невзначай на памирских киргиз, считающих себя китайскими подданными и угнали 60 кибиток этих киргиз в Шугнан. Памир занимает громадную площадь, приблизительно между 37–39° С. широты и 42–45° долготы к В. от Гринвича. На Памире берет начало Аму-Дарья. К северу от Памира лежит Ферганская область при чем крайний пункт, занятый ныне нашей администрациею, озеро Большой Каракуль отстоит всего в 60 верстах от долины реки Аксу (Мургаба). С юга Памир отделяется от английских, владений в Индии Гиндукушем, на южных склонах которого расположены ханства, входящие в состав Индии. Таким образом, до настоящего времени, Памир составлял нейтральный пояс, отделяющий русские владения в Азии от английских. Россия не переступала к югу от Закаракульского хребта, англичане к северу — от Гиндукуша. Между тем, если обратиться к истории, то права России на Памир возникают сами собою, ибо Памир всегда входил в состав бывшего Кокандского ханства и управлялся ставленниками кокандских ханов. Местное киргизское кочевое население хорошо помнит это обстоятельство и никогда не отрицает, что оно принадлежало Кокандскому ханству; наконец везде на Памире до настоящего времени существуют развалины укреплений, в которых жили ставленники кокандских ханов. Самым южным укреплением следует считать развалины Бозай-и-Гумбеза (на истоках р. Вахан-Дарьи, на Малом Памире). Здесь жил последний правитель Памира, Бозай-Датха, назначенный кокандским ханом Худояром, и, 27 лет тому назад, убитый в стычке с разбойничьей шайкой канджутцев. Тело Бозай-Датхи погребено у самого укрепления, а над могилой воздвигнута гробница, от которой и самая местность получила свое название. Заняв кокандское ханство, Россия естественно имела полное право занять и Памир. Покойный туркестанский генерал-губернатор К.П. фон-Кауфман не занял Памир, руководствуясь, насколько мне известно, между прочим, следующими соображениями:

а) Движение русских в глубь Центральной Азии всегда вынуждалось необходимостью и нередко не только не одобрялось центральным правительством, но, подчас, и шло в разрез с указаниями, даваемыми из С.-Петербурга. Занятие Памира и появление русских на Гиндукуше естественно должно было встревожить английское правительство, чего, по обстоятельствам того времени (турецкая война 1877 г.), желательно было избегнуть.

б) Памир в то время был почти пустыней, так как редкое кочевое население подвергалось непрерывным нападениям разбойничьих шаек, независимых тогда ханов Канджута, Читрала, Вахана и Шугнана. Заняв Памир, Россия вынуждена была бы охранять своих новых подданных и следовательно пришла бы в столкновение с вышеупомянутыми ханами, что было тоже крайне нежелательно.

в) Памир с запада и юга окружен был только что перечисленными мелкими ханствами, а с востока Кашгарией, которою управлял в то время Якуб-бек. Все эти ханства не могли представить никакого сопротивления могущественной России и следовательно Памир мог быть занят при первой необходимости.

В настоящее время обстоятельства резко изменились и, как мы видели выше, Шугнан и Вахан заняты афганцами, Читрал, Ясин и Канджут, — англичанами, а Кашгария — китайцами. Следовательно, в настоящее время, Памир окружают сильные державы, из коих Китай фактически занял большую часть Памира. Самовольный захват этот, относясь совершенно беспристрастно, нельзя не признать несправедливым, не только вследствие вышеизложенных прав России на Памир, но и вследствие следующих соображений:

а) Прежние китайцы, т. е. китайцы, владевшие Кагшарией до захвата этой страны Якуб-беком в начале 60 гг., не распространяли своих владений дальше окраин восточных склонов Тянь-Шаня, Кашгарскаго хребта и т. д. Якуб-бек, завладев Кашгарией, и укрепившись в ней, воспользовался слабостью и внутренними междоусобиями, раздиравшими Кокандское ханство и выдвинул передовые посты свои в глубь гор Тянь-Шаня и Кашгарского хребта, но на Памир влияния своего не распространял. Когда в 1877 г. умер Якуб-бек, а сын его Бек-Кули-бек, не в состоянии был дать отпор китайцам, то последние вновь завладели Кашгарией и остановились на пунктах, занятых прежде Якуб-беком. В 1883 г. памирская экспедиция капитана Путяты встретила китайские посты уже по р. Муджи (исток Геза), но дальше к западу Памир не был занят китайцами. В 1888 г., во время путешествия в Канджут, я совершенно неожиданно наткнулся на китайские посты по р. Аксу. В 1889 г., следуя из Ферганской области чрез Кудару (Кокджар) и Памир за Гиндукуш, я был свидетелем, как начальник пограничной линии Джан-Дорин назначил беков по р. Аличур, т. е. с 1883 по 1889 г. китайцами занят почти весь Памир и

б) Памиром владеют китайцы совершенно номинально. Они не только не берут в свою пользу никакой подати с местного населения, но и не в состоянии защитить его от вымогательств каднжутскаго хана, который взимает подати, чинит там суд и расправу. Вся власть китайцев заключается в том, что назначив беками родовичей из местных киргиз, награждал их чинами и небольшим жалованьем, они заставляют приезжать раз в год на поклон к кашгарскому губернатору и доносить себе о политических событиях в соседних ханствах.

В военных сферах составилось убеждение, что дороги чрез Памир и Гиндукуш, как пролегающие по местности не ниже 12000 футов, с перевалами в 15–16000 футов, для движения войск недоступны. Взгляд этот едва ли можно назвать правильным по следующим соображениям:

1) Я изъездил Памир по всем направлениям и никогда ни лично сам, ни мои спутники не страдали от разреженного воздуха. Доблестные туркестанские войска в 1876, 81 и 82 г.г. в составе целых отрядов, с громадным обозом, полевой и горной артиллерией, переваливали трудный Алайский хребет в долину Большого Алая и дальше на оз. Большой Каракуль (13600 фут.), жили там по несколько месяцев и санитарное состояние войск было блестяще. Такой же пример можно указать и в китайских войсках, которые, в составе нескольких тысяч, преследуя одного из претендентов на кашгарский престол Джахангир-ходжу, прошли Памир до озера Яшилькуля, укрепились по обеим сторонам его и, перезимовав, благополучно вернулись в Кашгарию. Развалины этих укреплений существуют до настоящего времени и известны у местного населения под именем: "Кафир-Кала", т.е. укрепление неверных.

2) Дороги по Памиру настолько удобны, что при самой незначительной разработке перевалов и некоторых подъемов и спусков, допускают возможность движения даже орудий в запряжку. Перевалы в 15 и более тысяч футов не могут задержать наступления войск, так как подступы к ним тянутся полого на целые десятки верст и при том перевалы эти возвышаются над окружающею местностью всего на 2–3 тысячи футов. Перевалы же в Гиндукуше: Калик, ведущий в Канджут, и Барогиль, ведущий в Читрал, — настолько удобны, что допускают возможность движения войск без всяких исправлений. Правда, спуск с перевалов и движение в глубь Индии по узким щелям северных истоков Инда представляют громаднейшее затруднение и, без серьезных исправлений для движения недоступны, но расстояние от перевалов до проведенных англичанами по Кашмиру шоссе не превышает 200 верст и, при сочувствии к нам местного населения, снабженного для разработки дорог усовершенствованными орудиями, могут быть быстро исправлены.

3) Памир далеко не безлюдная пустыня, и там во многих местах встречаются кочевники — киргизы, подножный корм и топливо (терескен).

Излагая все вышеприведенное, я вовсе не хотел бы вселить убеждение, что дорога чрез Памир есть самый удобный путь в Индию. Наоборот, я глубоко убежден, что в случае столкновения с Индией, главные силы русских войск будут двинуты со стороны Закаспийской области чрез Герат и частью из Туркестана чрез Бамьян на Кабул. Но думаю, что посылка чрез Памир в Кашмир 3–4 тысячного корпуса не только вынудит англичан отказаться от мысли воспользоваться кашмирскими войсками для борьбы с Россией, но, в силу недовольства кашмирцев англичанами усиленного низложением в настоящее время кашмирскаго магараджи, заставит англичан выделять часть войск из внутренней Индии для наблюдения за Кашмиром. Таким образом, появление даже небольшого отряда русских войск со стороны Памира отвлечет громадные силы у англичан и в значительной степени облегчит задачу главного операционного корпуса.

Весьма важное значение в стратегическом отношении имеет находящаяся в пределах России долина Большаго Алая. Долина эта, так удачно названная покойным Северцевым, "северным уступом Памира", представляет глубокую впадину длиною около 200 верст, при средней ширине около 20 верст. Долина эта тянется с запада на восток и на всем своем протяжении покрыта великолепными пастбищами, которые тянутся и по скатам окружающих долину гор почти до линии вечных снегов. Пастбища эти привлекают ежегодно из внутренних частей Ферганы десятки тысяч самых богатых кочевников, которые, не имея возможности прокормить в Фергане громадные табуны скота, страдающие от недостатка пастбищ, жары и овода, являются на летние стойбища в долину Большаго Алая, пригоняя с собой десятки тысяч верблюдов, сотни тысяч лошадей и бесчисленное количество баранов и другого домашнего скота. Так как долина Алая в восточной части своей, т.е. в местности с самыми лучшими пастбищами, повышается почти до 12000 футов над уровнем моря, а в западной, самой низкой, — понижается только до 8000 футов, то скот, пригоняемый сюда, вполне привыкает к разреженной атмосфере и с тяжелыми вьюками свободно проходит перевалы в 16–17000 футов. С другой стороны, население Ферганской области не может обойтись без пастбищ долины Алая, и какие бы тяжелые политические обстоятельства население не переживало, оно должно явиться туда на летние стойбища. Таким образом, долина Большаго Алая является естественною базой, где может и должен базироваться всякий отряд, направляющийся из русских пределов через Памир в Индию и где, в свою очередь, всякий отряд, движущийся из Индии в пределы России, найдет всегда летом, а подчас и зимою, не только вьючных животных, но и порционный скот.

Как долина Большого Алая справедливо может считаться этапным пунктом для движения русских на Памир и далее за Гиндукуш, так, в свою очередь, долина озера Шива поможет англичанам снарядиться для дальнейшего похода в русский Туркестан.

Озеро Шива находится на плоскогорье высотою около 11000 футов, в громадной излучине Пянджа, находящейся между городами: Ишкашимом, Кала-и-Хумбом и Рустаком. Озеро это посетил один только европеец — русский путешественник доктор Регель. Но его посещали неоднократно пундиты и разница в показаниях д-ра Регеля и пундитов о величине озера поразительная. Со слов д-ра Регеля, озеро Шива нанесено на наших картах как громадный водяной бассейн в 450 квадратных версть, пундиты же обозначают его небольшим озером, всего длиною в 1200 шагов. Разница совсем непонятная. Бывший начальник топографическаго депо в Индии, генерал Уокер, желая примирить столь разноречивые показания, предполагает, что шивинское плоскогорье настолько обширно и мало исследовано, что д-р Регель и пундиты могли, не подозревая того, видеть два различных водяных бассейна. Предположение это едва ли справедливо, так как самый тщательный опрос туземцев, постоянно кочующих близ озера Шива и пересекавших шивинское плоскогорье во всевозможных направлениях, категорически опровергают возможность существования двух водяных бассейнов. По словам этих туземцев, озеро Шива имеет в длину около 3–4 верст, при ширине в одну версту. Долина озера Шива, равно как близлежащие ущелья и скаты гор покрыты великолепными пастбищами, привлекающими кочевое население не только из Северного Афганистана, но и Бухарскаго ханства.

Летом близ озера Шива и в окрестных ущельях собирается всего до 12000 кибиток кочевников, пригоняющих на пастбища шивинскаго плоскогорья до 1200000 баранов, 120000 лошадей, 25000 верблюдов и 200000 рогатаго скота. Цифры эти, конечно, гадательны, но, помещая их, я сократил по крайней мере в 4 раза заявления многочисленных очевидцев, проверенные перекрестными расспросами.

Столь значительное количество скота, сконцентрированного в течении летних месяцев на сравнительно небольшой площади, само по себе наглядно свидетельствует о важном военном значении шивинского плоскогорья не только как пункта, своевременный захват которого может обеспечить продовольствие и перевозочные средства действующей армии на все время кампании, но и как пункта, захватить который необходимо, чтобы лишить противника указанных выше ресурсов.

В силу вышеизложенных соображений Памир с прилегающими к ним местностями имеют несомненную важность для России. Я считаю не менее необходимым поддерживать дружественные отношения с мелкими ханствами, расположенными на южных склонах Гиндукуша.

Соглашаясь вполне, что державе столь могущественной как Россия неуместно вступать в письменные сношения с такими мелкими и непривыкшими сдерживать свои обязательства ханами, как например владетель Канджута, я, близко изучив характер азиатов, полагал бы полезным, ради поддержания престижа и обаяния России, удовлетворять их мелкие просьбы. Так, два года тому назад канджутский хан убедительно просил подарить ему хотя бы 100 берданок и 2 горных орудия. Казалось бы, что просьбу эту можно было бы удовлетворить частно, не связывая себя никакими обязательствами, напр. в виде подарка за гостеприимство и радушие, оказанные мне, русскому офицеру, и моему небольшому конвою во время бытности нашей за Гиндукушем. Подарок такой не только расположил бы окончательно правителя Канджута в нашу пользу, но и поднял бы престиж и обаяние России, как в этой стране, так и в соседних ханствах. Исполнить это было бы тем удобнее, что англичане тщательно скрывают факт заключения ими договора и официально вассальные отношения Канджута к Индии нашему правительству — неизвестны.

Вот в общих чертах события, на которые считаю нужным обратить внимание. Повторяю, что англичане двигаются вперед по всей линии и двигаются систематически, по строго обдуманному плану. Если им удастся добиться разделения Памира, то в руках афганцев, или вернее англичан, окажутся не только все дороги чрез Памир, но и сами они очутятся всего в одном переходе от оз. Большаго Каракуля, и в 2-х от долины Большаго Алая, важное значение которой мною уже указано. Такое близкое соседство с Ферганской областью, так недавно еще присоединенной и содержащей столь много горючего материала, вряд ли удобно. Не следует забывать, что не дальше как в 1885 г. Фергану охватило весьма сильное движение, не перешедшее в поголовное восстание, только благодаря решительным и крутым мерам администрации, притом движение, при содействии афганцев, явно вызванное наущениямя извне.

Достоверно известно, что все афганские торговцы, проживающие в Фергане, обязаны доставлять срочные сведения о передвижении войск и действиях русских властей.

Наконец, если дороги чрез Памир теперь удобны для движения нашего в Индию, то, нет сомнения, они будут еще удобнее, очутившись в руках англичан, для движения в наши владения и помогут осложнить наше положение в самую критическую минуту, когда нам может понадобиться напряжение всех сил наших в Азии. Поэтому, ради собственного спокойствия и поддержания престижа России, доставшегося нам дорогою ценою, казалось бы необходимым остановить англичан и дать им соответствующий отпор, для чего лучшим средством было бы приступить к немедленному дальнейшему разграничению с Китаем, а если обстоятельства будут благоприятны, то и с Афганистаном.

Дело в том, что разграничение между Китаем и Ферганокой областью доведено в 1883–84 г.г. только до пер. Уз-Бель, т. е. как раз до Памира. Так как разделение Памира между Афганистаном и Китаем существенно затрагивает интересы России и так как переговоры по этому вопросу уже ведутся в настоящее время, то казалось бы, что России не трудно будет помешать утверждению их, пока переговоры эти не ратифицированы, а китайцы не связаны статьями, расторжение коих может оказаться невозможным. Выше было указано, что китайцы, захватив Памир, владеют ими номинально, выгод никаких не извлекают, а потому вряд ли теперь можно ожидать серьезного дипломатического протеста при предъявлении прав своих на Памир. Но обстоятельства резко изменятся, если китайцы, ради собственного спокойствия и желания избежать афганских набегов, заключат договор с англичанами. Китайцы народ самолюбивый и, поддерживаемые англичанами, никогда не сознаются, что они не имели права на Памир. Ссориться нам с многомиллионным населением Китая немыслимо. Но, разграничившись с Китаем, вытеснить с Памира англичан не представит никаких затруднений.

Подполковник Б. Л. Громбчевский. С.-Петербург, 14 Марта 1891 г.

См. также

Громбчевский, Бронислав Людвигович

Источник

Доклад подполковника Громбчевского, прочитанный в Николаевской академии Генерального Штаба 14.03.1891 г.